Встречи и расставания

• 20 августа 2013, 11:57
• Общество

Прочитав цикл статей "От Ладоги до Сибири", опубликованном в прошлом году в "Красном знамени", решила немножко написать о своём, о наболевшем. На снимке - маленькая девочка, с которой прощается, возможно, мама. Эта девочка напоминает мне Лидочку...

Подъехала ко двору милицейская машина, в народе называемая "чёрным вороном", и забрала нашу маму. Хозяйка сразу вышвырнула нас на улицу, мы в одночасье стали бродягами. В народе таких не любили, они были гонимы. Так "чёрный ворон" растоптал нашу маленькую жизнь.

Я уроженка Днепропетровска. Когда началась война, мне было около четырёх лет. Город находился в оккупации. Те далёкие события всплывают в памяти: лязганье автоматов, лай собак, крики людей и немецких солдат, загонявших всех без разбора в автомашины. Мы сидим, притаившись, в погребе. По ступеням к нам спускается немецкий солдат с автоматом в руках. Мама в ужасе, обливаясь слезами, на коленях ползёт к нему и целует сапоги. Сзади старые родители (мои бабушка и дедушка), брат-инвалид, мамина племянница Света и я: все ждали смерти. Но солдат немецкий ушёл, оставив нас в живых. Я и сейчас панически боюсь стука в окно, никогда не забуду полицаев с белыми повязками на рукавах. Всех гнали на майдан (площадь), где были виселицы: вешали партизан. Зрелище было страшное, родители с детьми должны были стоять впереди, и не дай Бог спрятаться за маму. Тех, кто не мог пойти на площадь, убивали. Так погиб неходячий мамин брат.

Мы дождались освобождения города. Жили рядом с Днепром, и бежать было некуда, когда шло форсирование реки. К нам во двор вбежала женщина, и когда мама подбежала к ней, она прошептала: "Спаси Лидочку..." В руках она держала маленький свёрток - это была новорождённая девочка. Лидочку все полюбили, её боготворили, особенно дедушка.

Наступил 1945-й год, 9 мая все ликовали: война закончилась! Казалось, всё позади. Но... настал 1947 год, страшное время. С ранней весны до поздней осени стояла жара, дождей не было, земля потрескалась, всё на полях выгорело. Наступил голод. Мама взяла меня и Лидочку и поехала с нами "на промысел". Мы ехали в товарных поездах, на открытых платформах, искали села, где живут зажиточные люди. Ведь у мамы была семья, её надо было содержать, не дать умереть голодной смертью. Для мамы это была уже третья голодовка (1921, 1933, 1947), так что опыт выживания она имела. Приехав в село, мама с Лидочкой стояли в сторонке, а я ходила по дворам и просила, кто что даст. Бывало, хозяйка покормит, а иногда спросит, с кем я. Тогда она звала маму с Лидочкой и кормила-поила всех. Мама в благодарность вызывалась постирать в реке очень тяжёлые холсты, почистить в стайке, принести воды. Мама была очень работящая: ей стыдно было есть задаром чужой кусок хлеба.

Однажды нам посчастливилось побывать у зажиточной пары, которой, Бог не дал детей. Они очень просили отдать им Лидочку, узнав, что она нам неродная. До конца своих дней мама не могла себе простить, что не отдала её. Эх, если бы мы могли знать, что нас ждёт впереди...

В одной из поездок мы оказались в Шепетовке. В то время найти ночлег было легко. Но маму забрали, а мы оказались на улице. Двое беззащитных детей - гонимые, никому не нужные.

Нашлись добрые люди и привели нас в отдел милиции. И случилось непредвиденное: нас вели по коридору, а навстречу конвой сопровождал маму. Что тут было! Мы заревели, бросились к маме, она оттолкнула конвой и кинулась к нам. Упав на колени, стала нас обнимать и сильно плакать. Нас стали отрывать от мамы... в общем, воспоминания не из приятных...

Нас с Лидочкой отвели в комнату. Потом разлучили. До сих пор вижу её - маленькую, беззащитную. Лидочка осталась без мамы и сестры, её отправили в детский приют для дошкольников, а меня - для детей постарше.

Помню ежедневные походы к Лидочке. Встречи наши были через окно. Потом нас с детского приюта развезли по детским домам и я оказалась в городке Полонное Хмельницкой области, на хуторе Гамарня, что на речке Хомора. Вокруг нашего детского дома были колхозные яблоневые сады. Весной мы собирали там гусениц, а потом - недозревшие яблоки. Самым светлым временем года было лето. Воспитатели водили нас в лес, где было очень много земляники и лещины (лесные орехи). А ещё там из-под земли бил румочок (родничок). Когда мы, наевшись земляники и орехов, подходили к нему, я на коленях стояла у родничка и просила, чтобы он вернул мне маму и Лидочку. Не знаю, помог ли родничок или нет, но однажды нам показали фильм "Золушка", и кто-то из девочек сказал, что если подмышку положить яичко и продержать его всю ночь, то обязательно придёт волшебница и исполнит твоё желание. И случилось чудо: нам в этот день как раз дали яички. С яйцом подмышкой я уснула, и приснился мне сон: наш дом, на завалинке сидят мои бабушка и дедушка. Дедушка мне показывает: посмотри вверх.

Я закрываю глаза и вижу - на голубом фоне большими белыми буквами написано: "Днепропетровск, Ленинский район, Новые Койдаки, улица Курочкина, 47".

Проснувшись, я написала письмо, а в графе "кому" вывела: "дедушке и бабушке". Когда получила ответ, радости моей не было предела. Вскорости нас отправили в другой детский дом, в город Ямполь, на станцию Лепестовка. Добрые воспитатели нас всех заставили сообщить родителям новый адрес.

Самое хорошее время было, когда кого-то из нас забирали родители. Пришёл и мой черёд. Приехала мама. Она всех гладила по головке, всех утешала и говорила: "Ждите, вас тоже заберут".

Наконец-то мы были дома. Мама устроилась на работу и через год, получив отпуск, поехала в Шепетовку, искать Лидочку. Но с её "волчьим билетом" (так называли паспорт, в котором ставили пометку, по какой статье она сидела) обращались с ней с пренебрежением. За короткий отпуск узнать о Лидочке ничего не удалось, а другой возможности маме не представилось: она получила травму на производстве и долго лечилась, до конца своих дней будучи инвалидом. Она умерла, когда ей было 78 лет. А давали ей 10 лет за ведро картошки, за попытку к бегству и за то, что она в оккупированном городе якобы работала на немцев... Потому что трудилась на хлебозаводе.

Моя жизнь протекала как у всех в то время. Когда надоела тяжёлая работа, я поступила в Свердловский институт народного хозяйства (СИНХ). Готовилась к поступлению целый год, ведь школу я окончила украинскую.

Ещё в школе нам задали выучить одно стихотворение. На картинке в учебнике, помню, был чум, детки в малицах, олени в упряжках. Прошли годы, а я этот стих помню до сих пор.

В общем, заболела Севером, и в 1976 году мы с мужем уехали в гости к подруге в Салехард - да там и остались. Мотались по северу. Муж работал ветврачом, я - экономистом. В 1985 году приехали в Нариманово.

Я очень люблю Тюмень. Раньше ездила в Днепропетровск, сейчас уже не могу, возраст. Ни на что не жалуюсь. Во времена развитого социализма мой старший сын (которого уже нет) окончил Омский ветеринарный институт, а в Тюмени аспирантуру. Когда был совхоз, работал главным ветврачом. Когда работы не стало, уехал на Украину. Второй сын окончил Тюменскую сельхозакадемию.

Когда я ухожу из дома, моя маленькая внучка стоит на скамеечке у окна и машет мне рукой. На мгновение я закрываю глаза и вижу Лидочку, которая ручкой вытирает слёзки-брилиантики, капающие из её глаз. Так было, когда я уходила. Сколько же она простояла у окна, в ожидании меня?

Валентина Полтавец.

д.Нариманово.