Дважды рождённый

• 22 июня 2018, 10:00
• Владимир СТЕПАНОВ
• Краеведение

Когда началась Великая Отечественная война, Феоктисту Петровичу Бондареву, родившемуся 1 сентября 1901 года, было почти сорок лет. К тому же на попечении у него находилось пятеро детей, а потому под первую мобилизацию в июне 1941 г. он не попал.

Феоктиста Бондарева призвали спустя полтора месяца, 10 октября, - в 366-ю стрелковую дивизию, сформированную в том числе из уроженцев Омской области. 10 ноября дивизия прибыла на Волховский фронт и была включена в состав 52-й армии – одной из трёх армий, участвовавших в самой трагической, самой кровопролитной операции начала 1942 года – Любанской.

Об этом сражении до сих пор известно не очень много, неизвестна даже приблизительная численность наших потерь. Потому-то столь важны для нас мельчайшие подробности тех событий, каждая деталь, дополняющая правду о войне.

Пенсионерка из с.Борки В.Ф.Романюк, дочь Феоктиста Бондарева, поделилась своими воспоминаниями об отце, познакомила с материалами о нём, которые долгие годы собирал её старший брат Владимир, которому был год с небольшим, когда Бондарев-старший ушёл на войну.

Кроме 52-й армии в Любанской операции участвовали также 59-я и 2-я Ударная армии. Целью операции было разблокировать Ленинград. Для этого в болотных джунглях между Новгородом и Ленинградом надо было прорвать немецкий фронт и через этот прорыв захватить станцию Любань на Октябрьской железной дороге. Со стороны Ленинградского фронта к этой же станции пробивались 54-я и 8-я армии. Прорыв с форсированием по льду реки Волхов был назначен на 13 января 1942 года.

С огромными потерями через неделю 2-я линия немецкой обороны была прорвана, открылся коридор шириной 8 км в районе станции Мясной Бор. Через него сразу пошла в сторону Любани самая крупная из трёх 2-я Ударная армия, расширив прорыв в северном направлении до 70 км. 52-я армия должна была удерживать горло прорыва с юга, а 59-я – с севера. 366-я дивизия сибиряков тоже прошла в прорыв и вела непрерывные бои с немецкой 16-й армией. За боевые успехи 17 марта 1942 года она была преобразована в 19-ю Гвардейскую стрелковую дивизию, а в мае 1942 г. передана в состав 2-й Ударной армии.

Все 3 армии, участвовавшие в Любанской операции, с самого начала испытывали хронический недостаток в боеприпасах, почти не было артиллерийской поддержки и авиационного прикрытия, в болотах было невозможно спрятаться в окопы – даже в лютые январские морозы они не замерзали. Практически сразу прекратилась и поставка продовольствия из-за отсутствия путей подвоза и безалаберного руководства Волховского фронта. До конца марта 1942 года немцы шесть раз перекрывали горловину прорыва у Мясного Бора. При этом армия, изначально насчитывавшая около 160 тыс. человек, могла рассчитывать только на обеспечение в ночное время самолётами У-2, сбрасывавших бумажные мешки с сухарями и патроны для стрелкового оружия. Значительная часть этих грузов попадала или в болото, или на немецкие позиции. Начался форменный голод, в медсанбатах кончились медикаменты, зверствовала авиация противника. К апрелю съели всех лошадей, включая и павших, объедали кору деревьев, были зафиксированы случаи людоедства.

Построенная от Мясного Бора вглубь котла узкоколейка постоянно разрушалась с воздуха. За всё время блокирования 2-й УА не поступило ни грамма соли, что отмечают в своих воспоминаниях все её бойцы, оставшиеся в живых. Зато с самолётов сбрасывали листовки: "Трусов – пристреливать, храбрых – славить. Крушите немецко-фашистских захватчиков!"

В апреле 1942 г. из Ставки прибыла комиссия (Ворошилов, Мехлис и только что назначенный Сталиным зам командующего Волховским фронтом генерал Власов), чтобы решить вопрос о выводе из котла 2-й Ударной армии. К единому мнению не пришли, но Власову приказали возглавить 2-ю УА, потому что заболел её командующий, генерал Николай Клыков. На этот момент, 16 апреля 1942 года, участь небоеспособной армии была практически решена.

1 апреля рядовой Бондарев получил осколочное ранение в лобную кость над левым глазом. Немцы ворвались на миномётную позицию, где его взвод держал оборону на южном фасе котла. Пристреливали всех раненых, а тех, кто мог ходить, угоняли в плен. Бондарева не стали достреливать, посчитав дырку во лбу несовместимой с жизнью. Он чудом добрался до санбата.

Из окружения выходил под огнём противника, когда от прохода осталась площадка 300х400 метров на своих ногах и с командиром на плечах, который идти не мог. Преодолел при этом речку Полисть, заполненную трупами погибших и раненых. Всего на начало июля 1942 года из 7 дивизий, 6 бригад вышло 10898 командиров и красноармейцев, в т.ч. около 6 тыс. раненых.

Под сплошным миномётно-пулемётном обстрелом армию начали выводить только 22 мая, хотя концом неудавшейся Любанской операции считается 30 апреля 1942 г. 31 мая немцы опять перекрыли прорыв, а для еле державшихся на ногах от усталости и голода бойцов, включая и раненых, политбойцы разного уровня устраивали не помощь в разблокировании горла (уже не котла, а бутылки), а митинги в поддержку доблестного руководства Красной Армии и товарища Сталина.

Генерал Андрей Власов через Мясной Бор не вышел. 12 июля 1942 года в селе Туховежи Оредежского района он был выдан немцам простыми советскими людьми. К концу июля наша пропаганда свалила на него всю вину за гибель 2-й Ударной Армии, которой он командовал 2 месяца. Почти полвека упоминать о ней было не принято.

О том, что он воевал во 2-й Ударной армии, отец мне рассказал только 10 мая 1975 года, за 3 года до смерти, - вспоминает В.Ф.Бондарев. – За вынос из котла под Мясным Бором своего командира он был представлен к ордену, какому – не помнил. И очень удивлялся, что награду не получил. Только недавно я узнал, что все личные дела находившихся в котле были уничтожены перед прорывом – из опасения, что они могут попасть в руки противника. А в оставшихся – все представления к наградам за Любанскую операцию были аннулированы...

После выхода из котла отец долечивался в госпитале до сентября 1942 года. За это время и его родная дивизия, и 2-я УА переформировывались до прежней численности и готовились к новой не менее авантюрной операции – Синявинской, начавшейся в августе 1942 года с той же целью, что и Любанская. Увы, но и она завершилась таким же котлом. На этот раз 19-я Гвардейская дивизия воевала во 2-й Ударной армии второго комплекта и при том командующем, которого заменил генерал Власов. Генерал-лейтенант Николай Кузьмич Клыков вернулся свою в обновлённую на 90% армию здоровым и полным надежд. Но из очередного котла из 112 тыс. человек вывели только 14 тысяч. А 19-я Гвардейская дивизия вывела только 106 человек...

В 19-й Гвардейской папа воевал до 12 июля 1943 года, когда на направлении Духовщины в Смоленской области получил осколочное ранение ступни правой ноги. Лечился в эвакогоспитале во Ржеве с 23 августа по 23 ноября 1943 года. После госпиталя его направили в 90-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Артиллерист с опытом ещё Гражданской войны из-за раненной ноги к миномёту уже допущен не был, а вот в пехоту – в самый раз...

Отец гордился своей причастностью ко 2-й Ударной армии, хотя этот факт в его военной биографии после войны сработал против него. Года три после увольнения из армии ему выплачивали какое-то очень скромное пособие по ранениям. Но году в 1947-м выплаты прекратились - "отменили" те самые немецкие осколки, один из которых застрял в лобной кости, вызывая головные боли, другой искалечил ступню правой ноги и заставлял прихрамывать на эту ногу. Папа написал письмо маршалу Климу Ворошилову, который был одним из его командиров в Первой Конной армии ещё в Гражданскую войну, да и в котле под Мясным Бором несколько раз бывал как представитель Ставки Верховного Главнокомандования. Как сейчас принято говорить, Ворошилов был "в теме". Но отписку раненному солдату отправили ворошиловские адъютанты. Её папа в гневе изничтожил: не к лицу, дескать, фронтовику просить у вождя деньги за раны, полученные при защите социалистической Родины.

Те героические приволховские болота отцу обошлись диагнозом "окопный плеврит", поставленным в апреле 1944 года. Уже из другого окопа его отправили для лечения в госпиталь. Не долечив, демобилизовали по болезни. При выписке военные медики сказали, что умереть бойцу всё же лучше дома.

Домой он добрался в июне 1944 года. Мне тогда было только четыре года с небольшим, но этот момент я помню до мелочей. Когда папа уходил на фронт, мне было полтора года, и помнить его я не мог. Но из разговоров старших усвоил, что где-то с кем-то сражается ещё один человек из нашей семьи, которого все называют "папанькой". И когда он ночью постучался в дверь нашей избёнки, а мама вышла в сени, чтобы открыть засов, и крикнула оттуда: "Папанька приехал!" - я на всякий случай спрятался за печку. Старшие дети пытались мне объяснить, что это вернулся наш отец, и его бояться не надо. Я понял это только тогда, когда он подошёл ко мне и протянул свой кисет. Отцу в госпитале запретили курить и вместо махорки выдавали ежедневно по два кусочка сахара-рафинада, которые он в тот кисет откладывал для меня, самого младшего в семье. Накопилось граммов 500. Я достал один из кусочков жёлтого от табачной пыли сахара, который видел первый раз в жизни, а уж, тем более, никогда не пробовал. Зоя, старшая сестра, объяснила мне, что его надо есть. Я попробовал – и на всю оставшуюся жизнь запомнил этот волшебный вкус с привкусом табака.

Всякий раз, бывая на могиле папы с внучками, я приношу ему по два кусочка рафинада, правда, без табачного аромата – не курил никогда в жизни.

Первое время после возвращения с фронта отцу необходимо было с кем-то поделиться своими воспоминаниями, а массовая демобилизация предстояла только через год. Мужиков в селе практически не было, а мы, дети, были не в состоянии воспринять те ужасы. Поэтому слушать пришлось одной маме. Примерно через месяц она просто взмолилась: "Петрович, ну хватит уже этих рассказов, живи как-то без них, ты теперь дома". И действительно, в последующие годы папа стал отходить от войны, разговоров на эту тему не только не заводил, но и не поддерживал.

…С фронта отец не привёз ни одной награды, только носил на гимнастёрке гвардейский знак, с которым вышел из любанского котла, - продолжает В.Ф.Бондарев. – Он у меня хранится до сих пор, почерневший от времени, а с тыльной стороны – позеленевший от болотной жижи. Но в сентябре 1948 года его нашла награда – орден Славы III степени. Года два назад я нашёл на сайте "Подвиг народа" наградной лист, из которого только и узнал, за что отца наградили. Сам он об этом не рассказывал, да и орден, по-моему, не носил – не было в его жизни торжественных случаев, когда можно было бы с гордостью показаться на людях с боевой, а не с юбилейной или по выслуге лет наградой.

Вот описание его подвига: "…т. Бондарев в боях против немецких захватчиков при прорыве обороны противника в р-не Глуховка с 10 по 14 марта 44 г. проявил себя храбрым и отважным бойцом. При атаке вражеских рубежей он стремительно шёл в атаку, в числе первых ворвался в траншеи противника, где завязал с ними бой. Гранатой, по засевшей группе противника, он истребил 3-х гитлеровцев, обратив других в бегство, преследуя затем их из своего оружия до последующих траншей.

За проявленную смелость и бесстрашие на поле боя и образцовое выполнение своего воинского долга достоин награждения орденом Славы III степени. Командир 268 гвардейского стрелкового полка подполковник Суринов. 22 апреля 1944 года".

…Около 30 лет В.Ф.Бондарев собирал по крохам историю семьи. И сделал для себя вывод, что некоторые персонажи, личности из их рода как бы повторяют судьбы предков. Основателем рода считается Демьян Павлович Бондарев, рекрутированный в русскую армию в 1791 году и прослуживший верой и правдой 25 лет. Гусар Ахтырского полка в составе 2-й Русской армии Багратиона, вестовой одного из командиров эскадрона, он участвовал во всех войнах того периода, начиная с Аустерлица, Тильзита, всех событий войны с Наполеоном, кстати, ровесником Демьяна (Бородино, Тарутино, Малоярославец и вхождение в Париж весной 1814 года), и остался живым и здоровым при том, что Русская армия, вытесняя французов из России, к концу 1812 года пришла к Березине, тогдашней границе России, в количестве всего 30 тыс. человек. Вернулся домой с тремя солдатскими Георгиями и прожил до 98 лет…